Джоанн Харрис. Рассказы. Некрасивая сестра./Joanne Harris. Stories. Ugly Sister.

Ярлыки, штампы. Маски, которые мы носим.
Некрасивая сестра  -  интересная сказка про Золушку...

Непросто быть Некрасивой сестрой. Особенно непросто в Рождество, на самом пике театрального сезона со всей его мишурой и блестками, с шипением, шиканьем и дешёвыми  приевшимися шуточками, с о-о-да и у-у-нет у тебя за спиной. И  с бесчисленным количеством визжащих  и прилипчивых мальчишек и девчонок с  перепачканными мороженным лицами или в костюмах Принцессы. Все время они норовят заляпать тебя бутафорской мукой прежде, чем уйдут в ночной клуб на Дискотеку у Золушки или на Счастливый час после спектакля.

Никакой благодарности. Да и раньше было не лучше.
А виноваты во всем сказочники, эти веселые парни  братья Гримм, Шарль Перро и их простодушные переводчики. Хрустальные туфельки. Те pantoufles de verre (стеклянные тапочки) стали проклятьем всей моей жизни. И никого не волнует, что  изначально они были из вайра,  материала,  похожего на мех белого горностая, и  поэтому сгибались гораздо проще. Вероятно, это и позволило Принцу надеть их тогда на ногу  нашей маленькой шлюшке. Во все времена существовали и фурии, готовые с карканьем выклевать тебе глаза (только после свадьбы, конечно, потому что ничто не должно испортить Главный день ее Самодовольства)  и мученицы, терпящие праведные муки за нечестивых.

Сегодня над нами эксперементирует Дисней, который почти также плох. Зло становится нелепым против   болванов с  мучными бомбами. У злодеев не осталось ни благородства, ни достоинства. Вместо этого еще одна рождественская толпа где-нибудь в Болтоне или в Барнсли, где дают третьесортную мыльную оперу в главной роли с каким-нибудь победителем из телешоу  типа "Ау-мы-ищем-таланты".

Но я не жалуюсь. Я профессионал. Не то, что эти ярмарочные актеришки, убивающие время между сезонами, то там то здесь. Быть Некрасивой сестрой - это гордость и одиночество, и ты всегда  помнишь об этом.

Мы с моей сестрой родились где-то в Европе. Точнее сказать не могу (данные разнятся). В любом случае, наша история особенно никого  не волнует. Как, впрочем, и то, что происходит с нами после того, как опускается занавес. Для Некрасивой сестры не бывает после, не говоря уже о счастье.

Наш отец нас просто обожал. У мамы, конечно, были амбиции, как и у всех мам, которые всегда хотят получше устроить своих дочерей,  и желательно где-нибудь на приличном  расстоянии. А потом случилась беда. Наш терпеливый, снисходительный отец погиб, упав с лошади. Мать снова вышла замуж. Ее новым мужем стал  вдовец, у которого тоже была дочь. И вот здесь история становится серьезной. Разумеется, все это вы и так знаете, по крайней мере, вы знаете версию. Про то, как вдовец умер, как мы унижали его дочь, и как несчастную одинокую девочку прозвали Золой, как мы заставляли ее прислуживать нам, шить и готовить для нас бесконечно огромное количество еды, и как бессердечно мы лишили ее возможности стать Королевой  на балу тинэйджеров во Дворце  Диско. Мыши, платье, Крестная фея и вся эта чушь.

Чушь, а не сказка!

О да, она была хорошенькая, такой болезненный типаж. Волосы светло-соломенного цвета, тощая, бледная и утонченная, тогда как мы были большие и рослые. Она делала это нарочно, ничего не ела, одевалась в черное и изнуряла себя физической нагрузкой. Таких чистых полов, как у нас не было нигде. Очевидно уборка сжигала четыреста килокалорий в час, а полировка мебели пятьсот. С нами она говорила очень редко, зато всегда с упоением слушала романтические сказки захожих менестрелей и никогда не пропускала однопенсовые пьески, которые каждое субботнее утро устраивались на Центральной площади города. Разумеется, она нравилась мальчикам, но они ее не интересовали, она мечтала о принце. Простые городские мальчишки были недостаточно хороши для мисс Высочества и Могущества.

Несомненно, мы ненавидели ее. Мы обе были достаточно невзрачны (это позже нас сделали злыми уродинами), слегка полноватыми и поэтому, когда мы бегали,  некоторые части наших тел некрасиво тряслись, скверный цвет лица, густые непослушные волосы, которые невозможно было распрямить никакой укладкой. Зато госпожа Самодовольство всегда была в тонусе, подтянутая, идеального восьмого размера. Любой бы ненавидел ее. Ее лохмотья. Да она одевалась в лохмотья, но это был ее образ. Кроме того драное как раз было в моде: дизайнерские лохмотья, которые стоят состояние. Вы вынуждены быть тонкой, чтобы носить такое. Я то со своими толстыми ногами похожа на корову из пантомимы. А ее туфли! Если бы вы только видели ее туфли! Из горностая, из норки, из кожи крокодила, ящерицы и страуса, шелковые и даже из прозрачного пластика, все (даже зимние) на шестидюймовых каблуках, с тоненькими ремешками. Представьте, что стало с подъемом ее ноги к двадцати годам!
Да ладно, вы все равно  не поверите.  Вы когда-нибудь замечали, как благосклонна история к красавцам? У Генрих XIII - плохая репутация, у Ричарда-Львиное сердце - хорошая; у Екатерины Арагонской - плохая репутация, у Анны Клевской - хорошая. И во всем виноваты придворные художники и рассказчики.
А конец, тем не менее, всем известен: она получает принца, толстого, маленького и лысого, зато при деньгах, дворец, золото, белое платье и розовые лепестки - полный набор! А мы улюлюканье и презрение.  И Счастливый час после спектакля.

Но в действительности все гораздо хуже. Как я уже сказала для Некрасивой сестры не бывает после. Никто ни разу не удосужился написать об этом. Разумеется, ведь все безумно заняты замиранием над совершенными ножками ее Королевского  Самодовольства.
Что же случилось с нами? Мы просто исчезли? А произошло вот что. Мы, забытые сестры, вскоре стали Некрасивыми сестрами, Роковыми сестрами или сестрами из Божественной комедии, привыкли к своей легенде, так и катимся по наклонной, собирая на своем пути, словно корпии, позор и недостатки. Мы безуспешно сражались с Перро и братьями Гримм, пытались обольстить Теннисона, но все это не возымело успеха. Мы надеялись на лучшее в двадцатом веке, но, как я уже сказала, пришел Дисней,  и теперь мы уже  готовы продать душу за хоть сколько-нибудь хорошую репутацию.

Но мы актеры. По крайней мере я. Моя сестра играет в массовке, для меня это все-таки слишком. А меня всегда можно увидеть под Рождество в том или ином театре, с блестящим от грима лицом, в припудренном парике и гигантской кринолиновой юбке. Мне нравиться думать, что это что-то дворянское, почти эпическое, скрытый пафос, который увидит только избранный. Хотя большинство зрителей и не смотрят на меня вовсе, все они смотрят на нее, не так ли? На мадемуазель Самодовольство, в ее невесомом полупрозрачном платье и расшитых блестками туфельках. Когда я произношу свои слова, они всегда утопают в шипении и хохоте, но мне все равно, я профессионал. Под моим гротескным костюмом и маской грима скрыта тайна. Однажды, говорю я себе, кто-нибудь заметит меня. Однажды, придет и мой Принц.

Прошлой ночью был Сочельник. Самая прекрасная ночь в году. Весь январь проходят Рождественские представления, и все они восхитительны, но в Сочельник - это особенное шоу. После него все волшебство исчезает, наступает депрессия, все объевшиеся и ленивые,  растрачивают время до конца сезона в шумном веселье, публика постепенно редеет, актеры забывают  роли и шоу переезжает  в Блэкпул или еще какой-нибудь бессезонный курорт  медленно разлагаться до следующего года. Костюмы - в сундуки, свет - в ящики...

Но сейчас Сочельник. Блестки ярче, а вопли громче, чем обычно. Публика шипит и свистит с большим воодушевлением, дети липнут  сильнее,  Принцы из дворцов переезжают в лагерные палатки, становясь более досягаемыми для вожделеющих, а коровы из пантомимы более атлетичны. И, конечно, старая, добрая Золушка, звезда шоу, становится в это вечер слаще, милее и сказочнее, чем прежде. Просто сверкающий лакомый кусочек!

Я одна чувствовала себя иначе в тот вечер. По мере того, как приближался заключительный акт, у меня разболелась голова,  и я мельком стала подумывать о том, чтобы уйти из театрального бизнеса, переехать и уединиться где-нибудь в Европе, где меня никто не знает. Глупая мечта. Некрасивой сестре нигде не скрыться.  Мысли упорно продолжали роиться в моей голове, со мной явно было что-то  не так. Я потрясла головой, чтобы отогнать их. И тут впервые за всю свою долгую карьеру нечто  изумило меня настолько, что я чуть было не сбилась с роли. Из партера на меня смотрел мужчина. Он сидел очень близко к сцене, наполовину в тени. Длинноволосый мужчина с сутулыми плечами в сером ворсистом пиджаке. Его глаза пристально смотрели на меня. Это было необычно. Тем более необычно, что сейчас была сцена Золы та, где мы с сестрой прихорашивались перед зеркалом, а она пела свою печальную песню, окруженная сочувствующими зверушками. И не было никаких сомнений, он смотрел на меня (я даже осмелилась посмотреть на него дважды, потому что в темноте было плохо видно). На меня! Сердце мое нелепо затрепыхалось. Совершенно очевидно, что он не был Очаровательным принцем. По седине в его волосах можно было понять, что он был уже не молод, но выглядел крепким и сильным, и его большие глаза смотрели живым и внимательным взглядом из-под ниспадающей пряди. И я вдруг внезапно осознала насколько смешон был мой костюм, огромный бюст и туфли на несколько размеров больше.

Он находит меня забавной, - сказала я себе твердо, - и все.

Но он не смеялся. Я ощущала его глаза на себе весь остаток сцены, когда я вышла снова после слезливого дуэта Золы со своим принцем, он ждал меня, а когда мука ударила мне в лицо, и публика завизжала от восторга, он единственный оставался серьезным, лишь низко  наклонил голову, словно сожалея о том, что унизили утонченную гордую женщину. Мое сердце бешено колотилось. Я как в тумане проскочила финальную сцену, автоматически произнося слова, мои глаза беспрерывно возвращались к лицу мужчины, не перестававшему смотреть на меня из тени. Не красивому, но очень характерному лицу с отпечатком  какой-то дикой романтики. Его руки, такие большие, словно лапы, были мягкими и могучими. Его глаза блестели в темноте золотом обручального кольца. Я дрожала всем телом.

Последняя сцена закончилась, занавес, затем взявшись за руки, мы вышли на поклон к краю сцены, и в тот момент когда я наклонилась, он встал и прошептал мне прямо в ухо:

- Давайте встретимся на улице.

Затем он исчез в толпе, тихо и быстро, словно охотник. Четырнадцать раз мы выходили под занавес. Над головами летали ленточки серпантина и падало конфетти, цветы дарили, конечно, только ее Важности и бутафорскому принцу. Публика одобрительно кричала и аплодировала (не считая нескольких заблудших освистов вы знаете в чей адрес), но в моей голове была абсолютная тишина и полное изумление, словно в ней открылся какой-то неизвестный мне до сих пор  глаз. Наконец все закончилось, и  я, отбросив в сторону свой парик и ободок, бешено помчалась по сцене к выходу.
Конечно, он ушел, потому что это была шутка, но он, кто бы он ни был, ушел, забрав с собой маленький кусочек моего сердца.
Он ждал меня в алле за театром. Неоновый свет от надписи Дискотека  у Золушки по ту сторону дороги освещал его волосы яркими цветами. Снег хрустел под моими подошвами. Я подбежала к нему и остановилась. Он возвышался надо мной на целую голову, не смотря на то, что я была довольно высокой, обычно выше других, и впервые в жизни я почувствовала себя маленькой и изящной.

- Я знаю, что все это слишком стремительно, - произнес он хриплым голосом, похожим на рык , и заключил меня в объятья, - но с тех пор, как я увидел тебя на сцене, все как в сказке, это просто магия, - и он стал неистово целовать меня, жадно тыкаясь носом в мои волосы, - давай уедем, уедем вместе, рискнем, бросим все и уедем.

- Со мной? - я едва могла дышать, - но я Некрасивая сестра!

- Я встречал красивых и успешных женщин, они все одинаковы. Однажды у меня была девушка... - Он запнулся, опустив голову, словно воспоминания причинили ему боль, - это научило меня видеть людей сквозь их личину, - он снова замолчал, - и тебя тоже.

Я вцепилась в его пальто, пока он говорил, уткнувшись лицом в грубый серый мех, мое сердце колотилось все сильнее.

- Но я такая, - начала было я.
- Нет, - сказал он, нежно проведя ладонью по моему лицу и вытирая с него пальцами грим,- ты не такая.

На мгновение я попыталась представить, что я не Некрасивая сестра. Некрасивая -это слово, которое я тащила на себе всю свою жизнь, и оно определяло мой образ. А кто я без него? Эта мысль заставила меня содрогнуться.
Незнакомец заметил мою реакцию.

- Это всего лишь роли, которые мы играем, - сказал он, - Плохие, Хорошие, Некрасивые, мы тоже герои в своем роде. Те, кто уползает, проклиная все, когда опускается занавес, те, кто выброшен и презрен,  те, у кого никогда не будет счастливого после. Мы с тобой принадлежим друг другу, после всего, что мы вынесли, мы имеем право на что-то личное.

- А как же сказка? - тихо спросила я.
- Мы напишем другую сказку, - ответил он, его голос звучал твердо и уверенно, и я почувствовала, что мое последнее сопротивление сломлено. За нашими спинами  Дискотека у Золушки замигала в  ритмичных ударах диско. Начался Счастливый час.

- Но я даже не знаю тебя, - попыталась протестовать я, что в сущности означало, что я не знаю и себя тоже, потому что моя жизнь под маской Некрасивой сестры украла у меня всю мою другую сущность. И впервые в жизни я готова была расплакаться.

- Кто ты? - настаивала я.

Незнакомец ухмыльнулся, и я заметила его крупные зубы, его добрые глаза ласково смотрели на меня.

- Называй меня Волчонком, - ответил он.

                                                               _______________







                                                 ... и про Красную шапочку.